Джо Хилл — сын Стивена Кинга. Упоминать об этом уже дурной тон, так как Хилл (сокращение от второго имени Хиллстром) пишет рассказы с 97-го, романы с 2005-го, комиксы с «Ключей Локков» (2008). Тем не менее Кинг просвечивает во всем: от скрытого бородой лица ДХ до его литературных построений. Наконец, сильнейшее энергетическое поле в комиксе — также между отцом и сыном, хотя их статус, хобби и физиогномика максимально отличны от Кинга и Хилла.
«Ключи Локков» тоже как будто и наполнены мебелью, тенями и духами писателя-отца, и находятся с его вселенной если не в полемике, то диалоге. Место действия: особняк фамилии Локк, городок Лавкрафт, штат Массачусетс. Скорбный дом на скорбной земле. Названием города Хилл прямолинейно отдает дань уважение мастеру космического ужаса и уже на въезде обещает неладное. Отдавая дань и мифологии Кинга, Хилл пишет историю, пролегающую между двумя большими именами. Его сильная сторона — сериальная драматургия, покусывания клиффхэнгеров, умение в каждом томе/сезоне совершить сюжетный рывок, который переворачивает игру, переводит ее в иной регистр.
В особняк въезжает семья Локков: вдова Нина, старший сын Тайлер, средняя сестра Кинси и шкет Боди, которому все на свете интересно. Вместе с ними в фамильный дом заселяется горе: недавно в Сиэттле убили Рэнделла Локка, отца семейства и школьного психолога; подросток-психопат — выстрелом в глаз. Чтобы сменить обстановку, они решают переехать туда, где проходило детство покойного. Аккурат перед смертью он рассказывал, какое это безопасное место. В действительности — ровно наоборот: в местном колодце Локков поджидает дух криповой женщины, именующий себя Эхом, а любопытство Боди не хуже металлоискателя будет находить загадочные ключи, которые помогают путешествовать по миру, превращаться в призраков, копаться (буквально) у себя в голове.
Начинается все как очередная история про семью, которая хочет пережить трагедию и селится в здании, едва ли не сколоченном из воспоминаний. Дальше — внимание спойлеры — Хилл отпирает замок за замком: Нина борется с алкогольной зависимостью, младшие Локки проходят через тернии взросления и пубертата, обживаются на новом месте и разбираются в себе, параллельно узнавая что-то о фамилии и отце; Эхо превращается в юношу с пирсингом в губе, который на самом деле обитал в Лавкрафте в 1970-е (более того — был другом Рэнделла Локка), а теперь втирается к малышне в доверие и пытается достать Омега-ключ; за кадром начинает фигурировать лавкрафтианская сила неописуемого масштаба и пожеланий (привет, «Оно»); помимо путешествия в детство юность Локки погружаются и в историю особняка, городка и Америки: ключевой пит-стоп — война за независимость с красномундирниками-англичанами, но есть отголоски и Второй мировой, и других мрачных страниц истории.
Путешествие сюжета вглубь не только психологической ямы, но и космического ужаса с кошмаром истории (тут Хилл будто щелкает отца «Сиянием» Кубрика по носу) неожиданно роднит Locke & Key не столько с «Беглецами» Брайана К. Вона, но с «Остаться в живых» (к которым он, правда, тоже написал пару эпизодов).
Здесь и сосредоточено ключевое достоинство комикса. Не досужая мораль (о ней ниже); не резной рисунок Габриэля Родригеза — довольно топорный, но прямота линий визуально созвучна углам дома, душевным теням и изгибам ключей (лучшие выпуски между тем — стилизация под Peanuts Чарльза М. Шульца и стремительный номер с кайдзю-битвой).
Подлинная мощь Locke & Key в изматывающем беге сюжета, где рок, дурная воля (не)человеческих страстей и подростковая незрелость/дурость сливаются в нарративный гольфстрим. Хилл следует традиции форсируемой драматургии телевидения нулевых, где клиффхэнгеры и амбиции подчиняют своей воле самые облупленные сюжеты. Синонимом этой многослойной завиральности и стал LOST; симптоматично, что в нетфликсовской экранизации современный психотерапевтизм (наглухо) высосал угловатость, остроту и масштаб хай-концепта.
В этом сюжете есть все: боль, непринятие, флэшбеки, констатирующие мрачное прошлое (страны, жанра, людей), демоны из другого измерения и фантазии, принимающие форму то комикса для детей (Peanuts), то подросткового — про солдатиков и рептилоидов в форме СС. И именно энергия, с которой Хилл дергает за нитки, а Родригез изображает схватку между человеческим и нечеловеческим — а не проработка сюжета или сложность культурной игры, — делает историю более-менее завораживающей. В бонусном выпуске Хилл также заходит на территорию Алана Мура, рассказывая о происхождении ключей, — и это окончательно демонстрирует его стилизаторский уровень и умение работать со сложными культурными кодами. Не такой высокий, увы, чтобы сделать из этого полноценное шоу.
Что касается морали, то именно тут Хилл вступает в полемику с отцом, у которого взрослые часто — главные враги детей. Locke & Key в этом смысле более оптимистичен и не уничтожает связь поколений: источник оглушительной боли здесь — спрятанное за семью замками прошлое. Отказ от него — превращает взрослых в упырей или монолитных менторов, невольно ранящих своих детей (те — рефлекторно продолжают эту традицию). Отказ от будущего, старения, смерти — тоже тупик: этот драйвовый с виду путь лишает эмпатии и всего человеческого. Фокус не в том, чтобы отмахнуться от печальных страниц, тем более — не в насаждении (жестокого) фана без границ. А в том, что ключ поворачивается в обе стороны: а значит, на скорбной земле возможно умиротворение.
(Алексей Филиппов)
[КПД]: Вторая волна 