Soviet classic as it is: светоч советской деревенской прозы Василий Шукшин широко выступал и в кино — антиподом Андрея Тарковского, который ступал осторожно, с грузом мировой культуры на плечах. (Широко известен анекдот, что на первой лекции Михаила Ромма список литературы к прочтению целиком перекочевал в тетрадь Шукшина; Тарковский якобы все и так читал.) Все это мучительный груз представлений — сюда же «классический», «народный» — полезно отбросить.
«Калина красная» начинается с запева тюремного хора, затем кадр надолго оккупирует крупномордый зэк в красной рубашке по кличке Горе (сам Шукшин), который будет, как пложено лихому русскому человеку, ходить по свободе, измеряя ее шагами и присказками, влипать в ситуации, скулить, обижаться, любить, отбрехиваться, врать и плакать, обнимать березы и надеяться на лучшее.
В этой незамысловатой истории про неплохого, но вороватого мужичка, — который старается сбежать от прошлого, а прошлое большими прыжками саблезубой кошки нагоняет и нагоняет, — проглядывает лубочный китч, который, к слову, невольно берут на вооружение молодые постсоветские кинематографисты (это отчетливо видно в «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» и «Хрусталь»), у которых тоже краски разъедают глаза, а камера дергается, как припадочная (Шукшин использует наезд с тем же неофитским рвением, с каким Ким Ки Дук в «Ариране», где он, кажется, наткнулся на зум).
Не удивительно, что эту аляповатую картину так полюбил Райнер Вернер Фасбиндер: за всеми этими занозами хорошему вкусу проглядывает подлинная хтонь, ужас человека перед неумолимостью судьбы и временем. Михаил Трофименков сравнил с «Калиной» прошлогодний «Пепел белоснежен» Цзя Чжанкэ — и в этой как будто бы шутливой аналогии есть безупречная точность. Обе картины фиксируют хрупкость могучего характера на фоне крадущегося нового времени и гибких человеческих психик (не случайно родители возлюбленной Горя, которую играет Лидия Федосеева-Шукшина, все еще живут помесью царской и революционной идеологий). И там, где героиня Цзянке молча смотрит в небытие, лихой русский человек оставляет на березе кровавый след (привет, «Летят журавли»!), а другой — бросается практически под откос. Вот она жизнь, а податься в ней некуда.
(Алексей Филиппов)
подписаться на рассылку можно тут
[КПД]: Вторая волна 